94
Существует ли на самом деле такой разум.
[46].
См. [107] о спорном эксперименте, который показывает медлительность осознанных реакций.
Стандартный тест на скрытую ассоциацию [77, 126]. Другие эксперименты предполагали быстрые ответы, например, на вопрос о том, держит ли кто-нибудь оружие [44, 128], и выявили, что у белых людей обычно обнаруживается негативное отношение к черным. Еще один эксперимент выявил стереотипную убежденность в агрессивности чернокожих людей.
Одно интересное исследование показывает, что подсознательное воздействие на белых людей с помощью демонстрации лиц чернокожих вызывает более агрессивную речь по телефону [36]. В этом эксперименте испытуемые понятия не имели, что этот стереотип влияет на их поведение.
Например, Фазио и коллеги [60] обнаружили, что оценки выраженного расизма (вопросник) коррелируют с мнением испытуемых о вердикте по делу Родни Кинга (В мае 1992 года Родни Кинг, чернокожий житель Лос-Анджелеса, был избит белыми полицейскими за то, что оказал сопротивление при аресте за превышение скорости. Когда суд присяжных вынес оправдательный приговор четверым белым полицейским, в Лос-Анджелесе начались массовые беспорядки, которые повлекли гибель 53 человек и причинение ущерба на сумму в миллиард долларов.) и обоснованности агрессии в сообществе чернокожего населения. Тем не менее неявные оценки расизма лучше предсказывали дружелюбие испытуемых по отношению к чернокожему экспериментатору. В отсутствие контрольного теста испытуемые не могли сделать вывод о том, что их дружелюбие или враждебность по отношению к чернокожему экспериментатору была вызвана его расой.
Наши осознанные убеждения могут быть применимы только тогда, когда у нас есть время, чтобы успеть получить совет от модели нашего сознания, и у нашей модели есть возможность судить, использовались или не использовались советы, исходя из нашего поведения.
[156].
[171].
Занимательный аспект этой работы заключается в том, что практически все, кто делал выбор без всяких объяснений, предпочли Моне или Ван Гога. Около трети тех, кто дал объяснение, выбрали юмористический постер.
Мы судим о том, что на уме у других людей, делая предположения о том, как они поступят, до того, как они сделают это. Но мы можем использовать информацию только о том, что уже произошло (о ситуации и тому подобном).
Смотрите пример обсуждения «язык глаз» в [13].
[87].
[28].
Или переключит мое зрительное внимание. Если я проливаю воду, вполне возможно, мой мозг может послать сигнал о том, что случившееся социально значимо, и гарантировать отправку в сознание визуальных знаков (на которые посторонний наблюдатель может ответить). Позже мы изучим сигналы, которые мозг способен отбирать как социально значимые и обеспечивать их доступность для модели сознания.
[66, 92].
[145].
Аналогичные результаты были получены в эксперименте с опытными машинистками. Экспериментаторы вставляли ошибки в печатный текст, а некоторые ошибки исправляли [110]. Работа практически не замедлялась, когда машинистки действительно ошибались. Но они были склонны считать, что исправленные экспериментаторами слова были напечатаны ими правильно.
Существует множество сценариев, когда доступ к личному знанию, о котором другие не могут судить, улучшает нашу способность предсказывать чужое поведение и манипулировать им. Есть информация, которую другим людям предстоит получить позже (например, я прожег дырку в платье жены, когда гладил его утюгом). Есть такая, которую они уже могут иметь (например, моя жена увидела платье, когда стала одеваться). Есть также информация, которой я могу делиться (например, что я прожег дыру в платье и что зарезервировал в ресторане столик на субботу, и мы туда отправимся после того, как она купит новое платье).
Еще одна причина для существования избирательной информации, к которой не имеют доступ другие: проблема множественных взаимодействий партнеров. В примере с раздевалкой, описанном выше, друг знал, что мои вещи лежат в шкафчике 87. Человек, стоящий у этого шкафчика, возможно, понял это, когда увидел, как мы к нему приближаемся. Но другие люди, находившиеся в раздевалке, до поры об этом не знали, а некоторые из них никогда и не узнают. Гипотетически мы можем построить отдельную модель своего сознания для каждого человека, с которым пересекаемся, но проще построить общую модель и включить в нее поправки доступной информации, в которой другие люди могут ошибаться. Одна из таких поправок ложных убеждений показана в экспериментах со Smarties, а также с Салли и Энни [14, 130].
Социальная модель собственного сознания, включающая в себя только ту информацию о нас, которой другие могут обладать, представляется безупречной. Но наша модель, имеющая доступ к некоторой информации, недоступной для других людей, оказывается более эффективной – она дает нам подсказки: что о нас думают другие люди, как нам лучше реагировать на их поведение и манипулировать ими.
[165].
Робота можно слегка усовершенствовать. Неплохо, чтобы его задние колеса не пытались катиться назад, когда впереди больше света, чем сзади. Можно добавить схему, которая глушила бы его, когда это происходит. Теперь, похоже, у вас есть центр принятия решения. Он сравнивает количество света впереди и сзади и решает, какие колеса приводить в действие.
На практике такой центр принятия решений – что-то вроде переключателя. Есть электрические сигналы, исходящие от передней части машины, и еще больше сигналов от задней части. В зависимости от сравнительной мощности этих сигналов робот посылает электрический ток. Центру принятия решения не нужно знать, что вызывает эти сигналы или каким будет воздействие его собственных сигналов. Таким может быть переключатель на мобильном телефоне, компьютере или тостере.
Итак, знание о состоянии этого переключателя не отменяет необходимости в модели. А модели по-прежнему нужно понимать, как поступают электрические сигналы, к которым подсоединен переключатель, и как отправка сигналов связана с окончательным действием. Тогда ей не нужно знать, что именно делает переключатель: просто следует понимать, какое именно колесо двигается и как быстро. Она может судить о состоянии переключателя исходя из этой информации, а доступ к актуальному состоянию переключателя ничего не прибавляет.
Морселла с коллегами [120–122] отмечают разницу между тем, что мы осознаём, и тем, что не осознаем. Морселла [120] приводит примеры конфликтов между конкурирующими системами, которые разрешаются бессознательно, в том числе речь идет об эффекте Макгурка [115], бинокулярной конкуренции (Бинокулярная конкуренция, или соревнование полей зрения, возникает, когда зрительные стимулы сильно отличаются и процесс слияния двух изображений невозможен, что приводит к противоречивой ситуации и подавлению части информации. В этом случае стимулы не могут сформировать устойчивого образа, и возникают попеременные эффекты субъективного отчетливого видения – либо правоглазного, либо левоглазного изображения, тогда как другое полностью (или частично) подавляется. Проще говоря, больному показывают два разных стимула, по одному для каждого глаза, и они конкурируют за доступ к перцептивному осознанию так, что испытуемый видит только один стимул в каждый момент времени и стимулы меняются каждые несколько секунд.) и ощущении глубины.
Например, [51].
[65].
Есть много примеров того, как автоматические действия становятся осознанными, когда возникает конфликт, делающий их социально значимыми. Обычно мы берем стакан воды, не замечая того, что делаем. Но если мы получаем травму, то начинаем это действие осознавать, и у нас появляются социально значимые вопросы, способные влиять на усилия, которые мы должны приложить, чтобы взять стакан. Поможете ли вы мне взять стакан воды, если я повредил руку? Подумаете ли вы, что я преувеличиваю свое повреждение, а на самом деле мне лень вставать? Должен ли я подвергать себя риску дальнейших травм, скрывая свое ранение, чтобы вы не воспользовались моей слабостью?
